Некоторое время назад по сети бродила картинка, ставшая мемом: стадо баранов ломится в узкие ворота, хотя забора нет и можно было бы спокойно идти широким фронтом. Картинку усердно шерили, намекая на тупость интернет-толпы. Но чем больше что-то распространяется, тем больше глаз смотрит и тем больше подмечает. Вирусный редактор в конце концов пригляделся и увидел там столбы, на которых, вероятно, натянута проволока. А если так, то у баранов действительно нет другого пути, кроме как протискиваться в ворота.
Тогда самые умные стали ставить эту картинку с назиданием второго уровня: бараны — как раз те, кто, не рассмотрев истинного положения вещей, следует за ложной сентенцией.
Мораль истории кажется простой: если попалась тебе какая-то цепляющая информация — проверь ее, прежде чем верить и распространять.
Любопытно, однако, что картинка с баранами стреляет в обоих случаях. Она интересна, если забора нет и бегущие бараны — бараны (в плохом смысле). Она так же интересна, если забор есть и бараны — честные животные, а вот те, кто шерит, — бараны (в плохом смысле). И как жить с этим двойным смыслом? Где правда?
Пару лет назад кто-то из моих друзей в Фейсбуке опубликовал объявление с сервиса Avito, проиллюстрированное фотографией.
Текст объявления был такой:
«В Ростове-на-Дону
Вид товара: Текстиль и ковры
Цена 3000. Продам Ковёр б/у за ненадобностью! Состояние хорошее! Ковёр после стирки и чистки! размер ковра 1,86 на 2,85 торг. P.S. На фото ковёр сфотографирован неудачно и не расправлен!»
Разумеется, тут же возникла дискуссия. Должен же быть какой-то подвох. Какая-то вирусная реклама? Но чего? Салона пластической хирургии? Интимных услуг? Или это брачное объявление? Но почему в разделе «Текстиль»? А может быть, кто-то просто продает ковер с выдумкой?
Все может быть.
Один коллега, журналист, написал: «А позвонить? вопрос же одной минуты))». Действительно, это же объявление, оно с телефоном. Можно взять и все выяснить. Профессиональный журналист вспомнил про фактчекинг.
Но у фактчекинга есть один критический недостаток: он способен убить классную историю. Поэтому три раза подумай, прежде чем проверить.
Нет, фактчекинг — не наш путь. На больших массивах он все равно не работает. Толпа к фактчекингу неспособна. Нелепо требовать от погоды улучшения — и вообще чего-то требовать. Позвонить по телефону, увеличить фото, заглянуть в Википедию или пройти по ссылке — дело более затратное, чем нажать like или share. Конечно, всегда найдутся дотошные и придирчивые, они проверят. Но придирчивых заведомо меньше, чем непритязательных.
Самая простая рациональная реакция всегда проигрывает «импульсивной покупке». Поэтому картинка с баранами благополучно продолжает свое шествие по интернету.
Технически вирусный редактор способен к самоочистке. Если ложь значительна, она распространяется до тех пор, пока не достигнет свидетелей или экспертов, способных ее опровергнуть. Если ложь незначительна, то она просто не достигает тех, кто способен ее опровергнуть.
Проблема в том, что опровержение приходит с некоторым запозданием и достигает не всех, кто видел ложь. Осадочек всегда остается, хоть ложки и нашлись.
Но самое главное, что на поверхности рябит, — ложь преспокойно продолжает сосуществовать с истиной, даже убедительно доказанной. Ведь в экосистеме свободного шеринга нет и не может быть заключительного вывода. Так есть забор или нет? Девушка продает ковер или что-то другое? Это был метеорит или ракета с латиницей на борту? Или с кириллицей? Самолет сбили с земли или с воздуха? Тем «Буком» или этим?
Возможно все. Вместо лжи и правды появляются предпочтительные версии. Никто авторитетный или назначенный начальством не сделает общего и обязательного для всех вывода. Время программы «Время» прошло. (Ведь даже если программа «Время» и врала, то все об этом знали и все равно ориентировались в заданной ею системе координат, пусть бы и с отрицательным знаком.)
Ублюдочное время, ничему на 100% верить нельзя, ужасно устал из-за этого», — написал один из комментаторов.
Количество и, самое страшное, разнообразие экспертизы по поводу Исландии, авиакатастрофы, папской курии, метеорита и чего угодно возросло неимоверно. Более того: самопровозглашенная вульгарная экспертиза ветвится и множится именно по темам пикового интереса, когда резко растет спрос на однозначную информацию и окончательный вывод. Этот спрос теперь насыщается кем угодно, включая, прежде всего, тех, кто его формирует.
«Ублюдочное время, ничему на 100% верить нельзя, ужасно устал из-за этого», — написал один из комментаторов. Наверное, это чувство знакомо многим. Если в 90-е интернет воспринимался как большая библиотека, в нулевые — как среда общения, то в десятые — как угроза психике.
Предыдущие 2000 лет владычества текста приучили человека к точности суждения, к наличию авторитетного вывода. Текст был вручен немногим, проходил фильтры перед публикацией и охранял иерархию прав на суждение. Привычное устройство мира ломается, если публичное суждение мгновенно и доступно всем. Никак не понять, кто главный, кто обладает санкцией на окончательный, то есть верный, вывод. Это угнетает. Так Василий Алибабаевич из «Джентльменов удачи», обретя свободу помимо воли, хочет обратно в «турьму», потому что там сейчас ужин, макароны дают — все по графику, все понятно.
Но обратно в тюрьму санкционированного текста уже не попасть. Пирамидальная гравитация авторитета рушится, на ее месте возникает облачная — где авторитет не излучается сверху вниз, а коагулирует повсеместно, где каждый обладает возможностью публикации своего суждения, где в своем техническом праве на авторство рядовой человек сравнялся с былыми жрецами текста — журналистами, политиками и даже целыми институциями.
Французская, английская, немецкая философия билась над тем, чтобы поймать абстракцию разума в прокрустово ложе логики. Теперь эти вековые усилия предстоит повернуть вспять и признать неотъемлемым свойством картины мира неопределенность. Кот Шредингера ускользает от бритвы Оккама.
Нужны новые Декарты и Лейбницы, которые разработают философскую категорию «скорее всего», чтобы достоверное суждение могло хотя бы состояться. Скорее всего, забор есть; но для тех, кто не хочет или не видит, его нет. Их «нет» тоже формирует картину мира, в результате в общественном восприятии забор мерцает, и это нормально.
Наличие забора, как и его отсутствие, происходит теперь не в реальности пастбища, а в цифровой реальности, где факт мутировал в фактоид. Если все происходящее перемещается из физической реальности в цифровую, то фактоид — вполне себе честное событие. Просто у него другие характеристики. Фактоид не противостоит истине, он объемлет возможные отношения к истине.
В цифровой реальности отсутствие и наличие забора на картинке технически равноправны, они существуют одновременно. При этом наличие забора на реальном пастбище вообще ни на что не влияет. В некотором смысле реального пастбища в каком-то определенном состоянии больше нет. (Пока туда кто-то не поедет; но тот, кто туда поедет, может опубликовать лишь свое личное видение пастбища, оно не повлияет на пастбище-мем.)
Все может быть так, а может быть и этак, причем одновременно. Образ «скрипка-лиса» прочитывается, если записан буквами; в звуковой реальности это может быть и «скрип колеса». Это самое сложное — не двойственность, а именно одновременность: не «или/или», а «и/и».
Гигиена рассудка поддерживается теперь не жаждой истины, а терпимостью к неопределенности. Жажда истины, наоборот, чревата в новой среде психическим нездоровьем.
Иммунитет к сквознякам свободного авторства формируется болезненно и, видимо, созреет уже к следующим поколениям. Им будет все равно, какая истина лежит в основе обсуждаемой темы — та или эта. Нам же предстоит привыкать к тому, что истина превратилась в сумму вероятностей. Это не дефект, а базовая настройка новой среды. Поэтому из соображений медиагигиены надо примириться с тем, что цифровая истина по умолчанию мерцает. Хорошо, если она фиксируется хотя бы при помощи «скорее всего». На фотографии с баранами, скорее всего, забор все же есть. А вот по поводу девушки с ковром ничего определенного сказать не могу.
